Цивилизация и модернизация

Отражение гуманизма

Полемика по поводу определения культуры и ее отличия от варварства, а также вопросов, кого считать цивилизованным, а кого современным, являются наиболее важными предметами в свете исламской доктрины. Весьма важно, чтобы этот вопрос постоянно держался в умах, особенно в качестве основного предмета для образованных классов исламских обществ, на которых лежит ответственность и лидерство в умме.

Модернизация – это один из самых деликатных и жизненных вопросов, который стоит перед неевропейскими странами и исламскими обществами. Еще более важной проблемой является связь между ложной модернизацией и истинной цивилизацией. Мы должны понять, является ли современность, как это утверждается, синонимом цивилизованности, или это есть целая отдельная проблема и социальное явление, не имеющее никакой связи с цивилизацией ни в чем. К несчастью, современность была преподнесена нам, неевропейским нациям, под видом цивилизации.

На протяжении последних 150 лет Запад взял на себя задачу по модернизации людей и выполняет ее с миссионерским усердием. Все неевропейские народы были в тесном контакте с западом, что привело к их изменению и превращению в «современные» нации. Под видом цивилизаторских усилий, вместе с культурой, они представили нам модернизм, (когда, я говорю «мы», я имею в виду не европейцев и страны Третьего мира), который Запад упорно называет «идеальной цивилизацией». Наши интеллектуалы должны были много лет назад понять разницу между цивилизацией и модернизмом. Но они не смогли это сделать. Почему образованные люди не добились успеха на пути решения этой проблемы на протяжении 150 лет западной модернизации их народов? Я хочу позже обсудить их неудачу в данной статье.

Перед дальнейшим обсуждением я хочу установить и объяснить определенную терминологию, на которой я буду строить свои умозаключения, чтобы избежать неясности и неопределенности. После этого я перейду непосредственно к предмету дискуссии.
Интеллектуал. Сегодня мы часто слышим это слово в иранском обществе и во всех других обществах, в Европе и повсюду. Что оно в действительности означает? Кого мы можем называть интеллектуалами? Кто такие интеллектуалы, и какова их роль и ответственность перед обществом?

Интеллектуалом является тот, кто осознает свой «гуманистический статус» в специфическом социальном и историческом контексте. Его самосознание накладывает на него бремя ответственности. Он способен совершенно сознательно вести свой народ на научные, социальные и революционные действия. (Смотри также «С чего мы начнем» и «Интеллектуал и его социальная ответственность» А. Шариати для дальнейшего обсуждения).

Ассимиляция. Это то, что является олицетворением всех беспокойств и притеснений для не западных и мусульманских стран. Данное понятие применимо для описания поведения личности, которая намеренно или ненамеренно копирует манеры кого-то другого. Тот, кто проявил эту слабость, забывает свои родные традиции, национальный характер и культуру, или, в случае если помнит их, вспоминает о них с презрением. Навязчиво и безоговорочно, в результате трансформации своей идентичности, он отрицает самого себя. Надеясь достичь успехов и величия, которые он видит у других, ассимилятор пытается избавить себя от ощущения позорной ассоциации со своим собственным социумом и культурой.

Отчуждение. Это процесс забывания, или удаления от самого себя, доходящий до безразличия. То есть потеря себя и утрата ясного восприятия изнутри другой личности или предмета. Это серьезное социальное и духовное заболевание, принимающее множество различных очертаний и форм и зависящее от множества факторов. Одним из факторов отчуждения является то, что человек превращается в инструмент работы, которой он занимается. Социология и психология свидетельствуют, что человек по мере возрастания своей вовлеченности в ту или иную профессиональную деятельность, постепенно стремится к забыванию, своей реальной, независимой от рода занятия, идентификации. Он начинает всецело погружаться в свои профессиональные навыки, которые заменяют ему его личность.

Например, у человека, который имеет дело с гайками и болтами каждый день с 8 утра до 6 вечера, чувства, мысли, восприятие и персонолизация постепенно будут приостановлены. Он должен выполнять длительное время определенное механическое задание. Возможно, перед ним бежит сборочный конвейер, и ему нужно, пропустив две гайки, закрутить третью. Этот человек вынужден, отбросив эмоции, склонности, мысли, вкусы, ненависть, чувства и талант, стать телом, которое пропустив две гайки, закручивает третью на протяжении большей части рабочего времени, которое к тому же является временем его наибольшей активности и энергоспособности. Он превращается в инструмент, просто часть рабочего оборудования, все его усилия направлены на выполнение монотонной работы изо дня в день, совершая которую его индивидуальность и личностные характеристики приостанавливаются.

Лучший из множества примеров подобной ситуации был дан Чарли Чаплином в известном фильме «Новые времена», где он играет человека изначально свободного от каких либо привязанностей и обязательств, со всеми его желаниями, эмоциями, чувствами, волнениями и нуждами. Он испытывает любовь к своей девушке, уважение к родителям и симпатию к друзьям. Ему нравится посидеть и поболтать с кем-нибудь, он принимает участие в обычных делах, показывая множество нормальных человеческих проявлений, реакций, способностей, надежд или опасений. Например, когда он видит свою мать, он демонстрирует такие чувства, как будто он не видел ее долгое время. Когда он встречает друга, с которым давно не виделся, он проводит некоторое время, разговаривая с ним о том, что произошло, о жизни и старых добрых временах. Он чувствует любовь и нежность, когда он видит свою любимую, и он ненавидит своего врага и кипит злобой, встречаясь с ним. Он хочет сражаться, он хочет броситься на него и отомстить. Он является человеком с обычным набором желаний и потребностей. Он наслаждается хорошим временем и ненавидит, когда его опутывает депрессивное состояние, как и любой нормальный свободный человек.

Затем он идет работать на огромный и сложный завод, назначение которого он даже не представляет себе. Он никогда не узнает, что завод производит, ни как синхронизированы между собой его отдельные элементы. Он приходит в офис, заполняет анкеты, затем говорит мистеру, сидящему там, что и как. После его ведут через холл в комнату, где еще один человек ходит перед ним и объясняет, что он должен делать. Так в чем же заключается его работа? Она состоит в следующем: в большом зале располагается сборочная линия, это огромная непрерывно двигающаяся металлическая лента. Она начинается с одной стороны зала и идет через секции сборочной линии, от одной к другой. Он не знает ни откуда берет начало эта линия, ни куда она ведет.

Семь или восемь рабочих стоят рядом друг с другом. Их работа состоит в том, чтобы пропустив две гайки, закрутить третью. И теперь он тоже пропускает две и закручивает третью гайку на протяжении всего своего десятичасового рабочего дня. Затем звенит звонок и его работа заканчивается. Он уходит домой не имея ни малейшего понятия о том, что это были за гайки, почему ему приказали закручивать их, откуда они пришли и куда пойдут, и для чего будут использованы. Он вообще не представляет смысл этой работы. Рядом с ним работают еще семь или восемь человек, но он даже не может попробовать заговорить с кем-нибудь из них, так как лента двигается с такой скоростью, что если он обратится к кому-нибудь из рабочих, забыв о ней, то пропустит гайку, которую должен закрутить и тогда целый завод будет остановлен, а его самого накажут и уволят.

Он должен во все глаза смотреть за гайками. Он – человек, создание сотворенное с определенными качествами и свойствами, а вся работа его заключается в том, чтобы пропустив две гайки закрутить третью. К тому же, во-первых, ему неизвестна конечная цель этой работы, а, во-вторых, он должен выполнять действия с целью достижения путем их какого-то ясного ему результата. Результат, к которому стремятся, является первичным, сначала ставится конкретная задача, а потом выполняется работа для ее осуществления. Перед выполнением любых действий надо точно представлять себе их сущность. Определенная цель и конечный результат определяют работу, а также возможные пути достижения этого результата. И к тому же независимо от преследуемой цели, даже зная о смысле выполняемой работы, человек остается существом, наделенным определенными потребностями и желаниями.

Чарли Чаплин в роли этого отдельного рабочего видит свою мать, свою невесту и друга, которые приходят навестить его на заводе. Он еще не выдрессирован окончательно грубой и монотонной механической системой, его внутренний мир еще не разбит. Во время работы он внезапно видит свою мать, невесту и друга, и бросив свои инструменты, перестает выполнять работу, чтобы сказать: «Привет…Как дела? Где вы были? Прошло много времени со дня, когда я видел вас. Я скучал по вам…Присядьте, выпейте чашку кофе и …».

Внезапно он видит полицейского, бросающегося к нему, горит красный свет, звучит сигнал аварийной тревоги, входят инспектора. Что случилось? Контрольная система завода подала сигнал, что одна гайка была пропущена и не закручена, из-за этого все остановилось. «Что ты сделал? Как ты посмел?» Он арестован, обвинен и наказан за свою небрежность.
Мгновенное проявление простого естественного человеческого чувства стало причиной остановки всей механической системы. Это совершенно четко иллюстрирует то, что подобное место не пригодно для существования в нем человеческих проявлений. Однако, оно же дрессирует и контролирует человека, у которого были определенные эмоции и склонности до того, как он стал подобен машине, и после 20 лет работы фразы «человек есть рациональное создание», «человек есть поклоняющееся Богу животное», «человек есть самосознающее и творческое животное» и тому подобные определения обычно применимые к людям, не могут больше быть использованы для него.

Кто же теперь человек после всего этого? Теперь он «закручивающее гайки животное», которое пропускает две и закручивает третью гайку. На улице этот человек видит полицейского, чьи пуговицы на униформе напоминают ему гайки. Герой Чаплина немедленно вынимает ключ и идет закручивать их. Он видит женщину с украшениями на шляпе и пальто, которые напоминают ему ряды заводских гаек, тут же немедленно в его голову приходит мысль пойти и закрутить их один, два и более раз, как он выполнял это на работе. Весь мир для него отныне воплощен в фразе: «Пропусти две гайки и закрути третью». Это теперь его философия, самоидентификация, действительность и призвание как человека. Почему он крутит гайки? Чтобы есть. Почему он ест? Чтобы крутить гайки. Циклический человек!

Этот человек больше не ощущает себя, как некую личность когда-то обладавшую целым набором различных чувств, стремлений, нужд, слабостей, воспоминаний и духовных проявлений. Они все разрушены, и он стал по словам Маркуса «одномерным человеком». Шондель же назвал его «циклическим человеком», который производит ради самого производства.
Человек, который представляет собой небольшой мир, микрокосм, подобие Божие, наделенное Божественными свойствами, низведен до положения придатка ключа. Теперь он весь пропитан характеристиками и движениями машины. Он больше не рассматривает себя так-то и так-то, как сын такого-то и такой-то, как представителя такой-то фамилии, такого-то народа, земли, обладающего определенными особенностями. Теперь он не ощущает себя иначе, чем придатком машины.

Отчуждение может приводить к серьезным заболеваниям, требующим внимания психоаналитика. При достижении этим недугом своей высшей степени, может понадобиться помещение в психическую больницу. Отчуждение, воздействующее на людей через механические и антигуманистические предметы, является причиной появления технократизма и бюрократии в равной мере. Как было показано одним из социологов, Максом Вебером или Марселем Мусе, в запутанной бюрократической системе, состоящей из множества пронумерованных будок, человек, например, проработавший в будке № 345 на протяжении 20 или 30 лет, привыкает к тому, что к нему обращаются все время «будка №345» и благодарят как «будку №345» настолько, что перестает рассматривать себя в качестве кого-то иного, как, скажем, мистера такого-то, сына такого-то, с такими-то и такими-то характеристиками. Это и есть отчуждение, вызываемое бюрократией.

Лексически понятие «отчуждение» выражает состояние, когда человеком овладевает некий дух, или на персидском «джин». Люди верили в подобных духов в прошлом. Когда кто-либо впадал в безумие, они считали, что дух овладел им и теперь воздействует на его мозг. Люди думали, что дух изгнал разум такого человека и занял его место, поэтому одержимый больше не чувствует себя человеком, а скорее представляет из себя зло. Слово «отчуждение» означает вид болезни, описанной физиологами и социологами.

Подобно людям, одержимым духами в старину, человек, функция которого сведена до уровня шестеренки в безжалостном и беспощадном бюрократическом механизме, превращается в некий механический инструмент. Он более не ощущает и не понимает свою личность, он «потерял» себя. Подобно тому, как раньше люди верили, что человек одержим неким духом, который сделал его безумным, сегодня производство, инструменты и вид деятельности овладели человеком и контролируют его дух. Они постепенно стирают его истинную личность и вместо нее наполняют его механическими качествами инструмента, рутинной работы, бюрократической иерархии, и при определенных обстоятельствах он начинает идентифицировать себя при помощи них.

Но есть еще один вид «одержимости джиннами», который овладевает человечеством и приводит к отчуждению личности от самой себя или даже отчуждению целого класса. Этот тип отчуждения более реальный, более пугающий, более вредный, это то самое вездесущее отчуждение, которое воздействует на нас, иранцев, мусульман, жителей Азии и Африки. Это отчуждение не вызвано технократией. Мы не испытываем отчуждения, порожденного господством машин. В этом плане над нами не всевластны ни машины, ни бюрократия. Административные учреждения с ограниченным персоналом также не в состоянии привести нас к отчуждению. Скорее мы находимся в тисках крайне опасного и губительного «культурного отчуждения».

Что означает «культурное отчуждение»? Как мы уже упомянули, отчуждение, в его различных формах и видах, означает такое состояние человека, когда он перестает ощущать себя самого, но чувствует себя чем-то еще. Человек в таком состоянии является отчужденным. Он не представляет себя в качестве своей реальной личности, но теперь он рассматривает себя как деньги, машину или, например, «будку № 345». Его понимание теперь не делает дифференциации между явлениями жизни и базируется только на представлении об удаче и вкусе.

Что такое культура? Я не буду цитировать здесь различные определения культуры. Однако, замечу, что культура включает в себя определенный набор интеллектуальных, нематериальных, художественных, исторических, литературных, религиозных и эмоциональных представлений (в форме знаков, традиций, обычаев, реликвий) народа, которые были образованы на протяжении его исторического развития и приобрели уникальную форму. Они обозначают собой усилия, стремления, темперамент, социальные характеристики, образ жизни, общественные условия и экономическую структуру народа.

Когда я ощущаю мою собственную религию, литературу, эмоции, чувства и переживания через контакт с моей собственной культурой, я ощущаю самого себя, социальную и историческую принадлежность (не индивидуалистическую), я чувствую источник, который дал начало этой культуре. Поэтому, культура есть выражение и становой хребет реального бытия моего общества, фактически всей истории моего общества. Но определенные искуственные факторы, вероятно вызванные сомнениями, закрадываются в общество, начиная определять социальные условия и социальную действительность, создавая определенную историческую модель, наполненную чужеродными стремлениями, переживаниями, чувствами и эмоциями, которые представляют собой результат чужого прошлого, развития чужого общества (чужого как с социальной, так и экономической точек зрения).

Эти искусственные факторы уничтожают истинную культуру и заменяют ее ложной культурой, основанной на чужеродных условиях и чужой исторической платформе, экономике, чужеродных политических и общественных установках. Тогда, когда я стремлюсь почувствовать мою истинную идентичность, я нахожу себя самого, когда же я вместо моей собственной принимаю культуру общества, чуждого мне, я начинаю переживать за проблемы совершенно не относящиеся ко мне. Процесс идет следующим образом. Далее меня начинает глубоко огорчать пренебрежение по отношению к культурным, философским и социальным условиям вовсе не моего подлинного общества. Затем я открываю в себе стремления, идеалы и примеры по праву принадлежащие к другим, не моим экономическим и политическим условиям. Не в меньшей степени я получаю удовольствие от чуждых идеалов и целей, а при их отсутсвии, и тоскую по ним, как будто, по своим собственным.

Другая культура отчуждает меня. Темнокожие люди Африки, североафриканские берберы, персы и индусы в Азии, все имеют свое особое прошлое и уникальное настоящее. Однако, они вместо своих внутренних проблем уделяют внимание вопросам, порожденым европейским развитием начиная со Средних веков и далее, последовательно происходящим от Ренессанса 16 столетия, либерализма 17 века, научного прогресса 18-го, идеологических течений 19-го и капиталистического общества после двух мировых войн.

Почему, африканские и азиатские народы, это так беспокоит вас? Что заставляет вызывать у вас озабоченность по поводу их бытия, задач, переживаний и решений? Это похоже на то, как если бы я, имея мозоль на ноге, начал бы лечить нервы. И все же почему это происходит? Потому что эти народы создают впечатление более образованных, элегантных, респектабельных и богатых, и ассоциируя себя с ними я, тем самым, приближаю себя к ним, а у них, понимаете ли, «нервное расстройство». Точнее говоря, в поисках лекарства от мозоли, я иду к психиатру, специалисту по «нервным расстройствам», думая что он меня вылечит.

Мое представление обо мне самом, таким образом, не соответствует моему собственному бытию, а основано на «их» действительности, то есть я нахожусь в отчуждении. Разве это не смешно, когда общество, стоящее перед проблемой голода и другими нерешенными насущными вопросами, будет копировать поведение и стремления сегодняшних американцев, англичан и французов? Их настоящее наполнено переизбытком удовольствий и утонченности при полном отсутствии целей и стремлений. Они хотят отдыхать и жить в мире. Они скованы строгой дисциплиной, навязанной им при помощи машины. Они стонут от своего технократизма и жалуются на бедствия, навязанные им господством машин. Но я, испытывающий недостаточность технологического развития, должен еще вздыхать и жаловаться по поводу его засилия! Это было бы похоже на то, как если бы нас переехала машина, искалечившая нам руки и ноги, разбившая нам в кровь лицо и голову, а мы должны бы были еще переживать и беспокоиться за водителя, испытывающего удовольствие от езды по людям!

Это путь на котором неевропейские народы попадают в отчуждение, вызванное со стороны Европы. Их интеллектуалы больше не обеспокоены проблемами Востока, они не чувствуют себя восточными людьми и не пытаются ими стать. Интеллектуалы не заняты более решением проблем своих социумов, они больше думают о стремлениях и переживаниях, чувствах и потребностях Европы, находящейся в финальной стадии капиталистического и материалистического наслаждения и успеха. Таким образом, сегодня опасность самого мучительного расстройства охватывает неевропейские страны. Это расстройство носит уникальный психологический характер и все еще отрицается ими. В их мыслях господствует нечто чужое. Они переживают о ком-то ином и слепо имитируют его поведение.

Эти неевропейские страны в прошлом были самобытными и независимыми. Если бы вы отправились в какую-нибудь из них лет двести назад, то не увидели бы конечно там уровень развития, сопоставимый с современной западной цивилизацией, но, однако, убедились бы, тем не менее, что уровень их культуры аутентичен и весьма высок. Они были уникальны. У них были свои характерные стремления, своя утонченность, свои формы богослужения, эталоны поведения, понятия о добре и зле. Их действия, их искусства, их философия и их религия – все принадлежало только им. Например, если бы я совершил путешествие в Индию или в одну из африканских стран, то узнал бы что они обладают своими оригинальными вкусами и архитектурой. Они создавали самобытную поэзию, органично связанную с их культурой и жизнью. У них была свое общественное устройство. В их среде существовали также свои оригинальные цветовые орнаменты и узоры, музыкальные мелодии. У каждого народа существовал свой особенный религиозный культ. Специфическими были также страхи и волнения. Все, что у них было, принадлежало им самим. Вопреки мнению о том, что они были далеки от уровня достатка современной цивилизации и материальной обеспеченности, что, кстати, является сейчас объектом насмешек, они удовлетворяли свои потребности практически полностью сами. Да, зачастую они, в общем-то были бедны, но они не были больны неполноценностью.

Но сегодня западные страны смогли навязать свою философию, образ мышления, устремления, идеи, вкусы и манеры неевропейским странам. Это произошло в таких масштабах, что заставило эти страны принять их в качестве символов цивилизации наравне с технологическими инновациями и потребляемыми новыми товарами и научными достижениями. Такое случилось несмотря на то, что эти страны были совершенно не приспособлены к европейским манерам, существованию, вкусам и образу мысли.

Как сказал Алинед Йопе, один из величайших черных интеллектуалов: «Общества появившиеся в настоящее время вне европейской цивилизации, такие как наши, это мозаичные общества». Что означает «мозаичные общества»? Мозаика состоит из сотен различных кусочков различного цвета и формы, заключенных в одну матрицу. Какую форму приняли эти частицы? Никакую! Мозаика состоит из различных цветов и различных частиц камня разнообразной формы, но вся целиком не имеет формы. Отдельные цивилизации представляют собой мозаику. Они несут в себе ряд пережитков прошлого, некоторые, весьма деформированные, заимствования из Европы, и в качестве результата комбинирования этих двух составляющих представляют собой нечто полуцивилизованное, полумодернистское. Для этой мозаики мы не смогли отобрать наиболее подходящие нам материалы у европейцев, чтобы построить свою цивилизацию, двигаясь исключительно своим путем, так как мы не представляли себе, что такое современная цивилизация и как ее лучше сформировать. Получилось так, что они нам дали те формы, которые у них есть.

Так без знания о том, что необходимо создать, не имея никакого предварительного намерения, как нам создать общество, соответствующее нашим вкусам и мышлению, вне понимания того, как интегрировать вместе различные составляющие, без надлежащего предварительного обсуждения и планирования мы начали собирать вместе различные части и строить современное, но лишенное формы общество, не имея перед собой четких целей и задач. В результате мы получили искаженный результат, состоящий из самых разнообразых составляющих, и отечественных, и европейских, и старомодных, и современных. Все это было свалено бесцельно в одну бесформенную кучу. В результате появилось аморфное и бессмысленное общество, которое сейчас и существует. Такие общества являются неевропейскими, однако, на протяжении последних ста лет они заимствовали материалы для своих конструкций с Запада, из сердца цивилизации.

Что является причиной бедственного положения мозаичной цивилизации (или, как я могу их назвать, обществ верблюда и леопарда) в неевропейских странах, не имеющих четкой формы и фиксированной цели? Неясно, какой вид социума они представляют. Их народы, включая интеллектуалов, не могут понять для чего они живут, что является для них целью существования, что может ожидать их в будущем, и что составляет их идеологию.

Машины внезапно появились и получили развитие в течение 17-го, 18-го и 19 столетий в Европе в руках капиталистов и богачей. Характерной особенностью машины, проявляющейся за время ее работы, является постоянное увеличение производительности труда. Такова необходимость. Если на протяжении 10-11 лет машина не увеличивает свою производительность, ее выбрасывают, она не может продолжать функционировать и конкурировать с другими машинами. Почему? Потому что она не в состоянии увеличить количество выпускаемой продукции, тогда как другие машины производят аналогичные товары в больших масштабах, что дает возможность продавать их дешевле. Вследствие этого, производство на устаревшем оборудовании останавливается. Машина должна производить больше и больше, чтобы приносить больше прибыли и выдавать на рынок продукцию дешевле, чем у конкурентов.

Науки и технологии способствуют развитию машин и улучшению их эффективности. Это развитие изменило лицо человечества сегодня. Мы не можем рассматривать данную проблему в качестве возникшей в мире только сейчас, вернее, строго говоря, нет иных вопросов стоящих перед нами на протяжении последних двух столетий, кроме этого. От него берут начало все остальные проблемы, стоящие перед человечеством сегодня. Машина должна ежегодно увеличивать свою производительность. Следовательно, для избежания переизбытка продукции необходимо создать рост потребления. Однако, потребление не может расти в той же степени, что и производство. За 10 лет, например, общество может увеличить производство бумаги в три раза (таким образом, оно составит 300% от первоначального), в то же время потребительский спрос на данную продукцию вырастет не более, чем на 30%. Десять лет назад машины производили 5 километров бумаги в час, а сейчас производится уже 50 километров в час, однако, потребление бумаги не подскочило и вряд ли серьезно вырастет в ближайшее время.

Таким образом, возникает следующий вопрос. Что делать с избытком продукции, и куда девать неизрасходованный остаток? Что делать с избытком бумаги? Должны быть найдены новые рынки сбыта. Каждая европейская страна имеет свой специфический и фиксированный спрос. Их население не выходит за рамки от 40 до 60 миллионов человек. Бешеный рост производства обгоняет потребительский спрос, который, по-просту, не успевает угнаться за ним. Удержать этот процесс невозможно. Поскольку излишек производимых товаров постоянно увеличивается, это приводит к тому, что поток товаров переходит национальную границу и обрушивается на рынки иностранных государств. Судьба человечества была решена в 18 столетии, когда капиталисты получили контроль над машиностроением, технологиями и наукой. Каждый отдельный человек на Земле был приговорен к тому, чтобы стать потребителем производимого машинами товара. Европейские рынки были насыщены быстро. Следовательно, излишек товаров устремился на рынки Азии и Африки. Жители этих регионов должны были стать потребителями остатка европейских товаров.

Продукция, отправляемая на Восток, была не нужна там, так как не соответствовала образу жизни живущих там людей. Заставить туземцев добровольно потреблять ее было практически невозможно. Если вы познакомитесь с каким-либо азиатским обществом, то вы увидите, что жизнь его людей сосредоточена либо вокруг собственной семьи, либо на внутренней торговле. Там, как правило, люди носят традиционную одежду. Им не требуется продукция, произведенная машинами на современных фабриках, они не нуждаются в изделиях так называемрой «высокой моды». В африканских обществах мы увидим, что все их интересы и стремления сосредоточены вокруг лошадей, вокруг скачек и обсуждения достоинств той или иной породы. У них нет высокоскоростных шоссе, представления о машинах, самих автомобилей и того, что с этим связано. Их предметы потребления соответствуют их образу жизни, который базируется на традиционных вкусах, предпочтениях и том, что необходимо. Для них автомобиль, впрочем, как и практически любой другой европейский продукт является абсолютно лишним.

Европейские фабрики производили постоянно увеличивающее количество товаров, в основном предметов роскоши, и отсылали их на рынки африканских и азиатских стран. Перед европейцами 18-го и даже 19-го века возникла проблема, как заставить население этих стран использовать эти товары. Аборигены имели совершенно иные вкусы и предпочтения. У них были свои самобытные украшения, к которым они привыкли. Местные красавицы не нуждались в европейской косметике, ни в безделушках, ни в платьях. У них все это было свое собственное. Они использовали все свое, и окружающие их были вполне довольны ими, восхищаясь их красотой. Никто не испытывал необходимости что-то здесь менять.

В итоге европейские товары оставались нераспроданными. Народы со своим образом мышления и видением мира, живущие своим собственным жизненным укладом и обеспечивающие себя сами всем в соответствии со своими жизненными потребностями, были не той средой, которая подходила для сбыта товаров европейских капиталистов 18-го века. Что в таком случае было решено сделать? Нужно было сделать из народов Азии и Африки потребителей европейской продукции. Их общества решено было трансформировать ради этой цели. Это означало изменить эти нации. Изменение нации должно было быть обусловлено изменением каждого отдельного человека, что влекло за собой смену его стиля одежды, потребительского предпочтения, украшений, жилища и города. Что в таком случае должно было подвергнуться изменению в первую очередь? Его мораль и его образ мысли. Кто смог изменить дух общества, его мораль и мышление?

В этом отношении потрудились маленький европейский капиталист вместе с инженером и производителем. А еще вернее, это было делом умов европейских интеллектуалов, разработавших планы по изменению мыслей, вкусов и жизненного стиля неевропейцев. Это было сделано абсолютно искусственно и извне с целью вызвать стремление и необходимость потреблять европейскую продукцию. Для достижения этого результата были трансформированы предпочтения, желания, переживания, печали, горести, вкусы, идеалы, чувство прекрасного, социальные условия, развлечения. И все это только ради того, чтобы заставить потреблять производимое в Европе, сделать из этих народов потребителей западной индустрии. Так крупные производители и капиталисты Европы 18-го и 19-го столетия осуществили данный проект, разработанный по их заказу интеллектуалами.

Суть данного проекта сводилась к следующему. Все народы на Земле должны быть унифицированы, сведены к некой усредненной норме. Они должны жить по одному стандарту. Они должны одинаково мыслить. Но ведь практически невозможно сделать так, чтобы все народы думали одинаково. Что является элементами, структурирующими дух человека и целой нации? Религия, история, культура, прошлое цивилизации, образование и традиции. Каждое из перечисленных понятий является одним из базовых элементов человеческой личности и духа, а в общем случае и всей нации. Эти составляющие варьируются от одной нации к другой. Они имеют одну форму в Европе, иную в Азии и третью в Африке. Теперь все это подлежало унификации. Особенность мышления и дух каждого из народов подлежали уничтожению ради этой цели. Они должны были быть сведены к одному образцу. К какому же? Разработанному в Европе. Теперь оттуда стали указывать всем жителям Востока, Азии и Африки, как они должны думать, как одеваться, к чему стремиться, на что жаловаться, как строить свои дома, как строить свое общество, как потреблять, как выражать свои взгляды, и даже как любить и что любить. Это означает, что вскоре новая, так называемая, культура под именем «модернизация» была представлена всему миру.

Модернизм это лучший метод для отвлечения внимания неевропейского мира от любых форм национального мышления и персональной идентификации. Исключительной задачей для европейцев стало соблазнение этой модернизацией всех остальных обществ. Это делалось при помощи принудительного для жителей Востока стремления осовремениться. Хитрый замысел состоял в том, чтобы заствить людей забыть свое собственное прошлое и десакрализировать, а затем разрушить руками самих же представителей восточных и иных стран их собственную уникальную культуру, религию и самобытность. Таким образом, эти соблазны и стремление к модернизации практически полностью стали превалировать везде на Дальнем Востоке, Среднем Востоке, Ближнем Востоке, среди исламских и черных стран. Они все бросились модернизироваться с целью стать подобными европейцам.

Если сказать прямо, «модернизация» означает модернизирование потребления. Модернизированная личность постоянно пробует все новые и новые появляющиеся предметы, чтобы удовлетворить свои нужды. С другой стороны, завозя из Европы новый стиль жизни и современные товары, такой человек полностью отказывается использовать продукцию и жизненные ценности, которые являются результатом его самобытной отечественной истории. Не-европейцев осовременивают исключительно ради потребления. Люди Запада при этом, однако, избегают при этом сообщить другим народам, что их интеллект, мысль и личность тоже должны получить развитие соответствующие современной ситуации, так как в конечном итоге это может пробудить сопротивление западной экспансии.

Таким образом, европейцы хитро уравнивают для не-европейцев понятия «модернизации» и «цивилизации», навязывая все новые потребительские образцы, утверждая, что принятие их и есть стремление к цивилизации. Установив подобное тождество, европейцы включили другие народы в свой план модернизации. Даже более того, к изменению потребления в сторону благоприятную для Европы и поддержанию такой ситуации были подключены туземные буржуа и капиталисты, а также интеллектуалы из неевропейских социумов. С этого времени не-европейцы не могли самостоятельно производить новую продукцию, они попали в автоматическую зависимость от заграничных технологий. Их жизнь свелась к ожиданию практически любых новинок и их последующей закупке.

Во время обучения в Европе я увидел объявление автомобильного завода о найме на высокооплачиваемые должности социологов и психологов. Меня заинтересовало, зачем автомобильному предприятию понадобидись социологи и психологи. Я пришел в качестве соискателя в отдел кадров предприятия. Там меня спросили: «Возможно, вас удивляет, что мы, нанимая обычно инженеров-механиков и тому подобных специалистов, решили взять на работу значительное количество социологов?» Я ответил, что да. Сотрудник завода развернул передо мною карту Азии и Африки и указал на несколько городов, поясняя где есть большой спрос на автомобили, а где его нет. Он говорил: «Мы не можем понять, почему здесь нет спроса на автомобили, используя инженеров. Это задача для социологов. Нужно узнать предпочтения людей, и что же они любят, а также почему они не хотят покупать наши автомобили. Тогда мы сможем изменить цвета или дизайн наших машин, что, возможно, повлияет на их выбор». Затем он дал мне пример успеха по модернизации одного из племен, основанного на социологической работе.

Он указал на горную и лесистую местность на берегу реки Чад в Африке, где проживало несколько кочевых племен. Люди, жившие там не носили одежды и держали скот для пропитания. Он указал на несколько областей, где группа людей жила вокруг замка вождя. У них не было школ, не было дорог или шоссе, не было одежды, домов. Они жили в палатках. Затем он сказал мне, что вождь этого полудикого племени имел два новых современных «рено», отделанных золотом внутри, стоявших напротив его жилища.

«Эти туземцы изначально интересовались только лошадьми. Человек, владевший лучшей лошадью, был самой известной личностью, ему завидовали. Каждый старался завладеть лучшей лошадью, что означало авторитет и доминирование. Такие жизненные установки преобладали в этом племени, - сказал мне производитель автомашин. – Никто не хотел покупать автомобили. Они хотели продолжать покупать лошадей, а мы их не производим. Тогда мы задумались, как мы можем заставить туземцев покупать машины, которые мы делаем в Европе».

«Женщины этого племени делали себя привлекательными при помощи косметических препаратов, которые они добывали из смолы и сока растений. Они были счастливы, живя в своей изолированной культурной среде, исполняя традиционные пляски и питаясь местной пищей. Было ясно, что женщины этого племени не будут покупать косметику от Кристиана Диора, а мужчины автомобили «рено». Европейцы даже не пытались им что-либо продать. Но возможность изменить их предпочтения все-таки представилась европейским социологам. Вождь племени в качестве демонстрации своего престижа держал перед своим домом двух привязанных прекрасных лошадей и свою лучшую охотничью собаку. Это и было использовано для изменения его вкуса. Мы осовременили его. Вместо привязанных перед домом лошадей, теперь он гордится двумя припаркованными там же «рено» с золотой внутренней отделкой».

Я спросил его с удивлением: «Но ведь у них нет дорог?» Он сказал: «Они построили 8 километров временной трассы».
«Когда вождь этого племени впервые приобрел машину, каждое утро он совершал поездку, а все люди собирались, чтобы на это посмотреть. Так как он не умел водить, то нанял шофера из Европы. Он возил его восемь месяцев, получая приличную плату. Поблизости не было бензоколонок. Поэтому бензин привозили издалека на лодке».

Целью капиталистов было не приобщение этого племени к цивилизации, а осовременивание его. Вождь, когда-то гордившийся своим конем и бывший любителем конных прогулок, теперь стал гордиться своей машиной и получать удовольствие от ее вождения. Предводитель этого племени, подобно множеству азиатов и не-европейцев, подвергся осовремениванию, но поистине верхом наивности было бы поверхностное утверждение о том, что он был приобщен к цивилизации.

Модернизация есть изменение традиций, потребительских предпочтений и способов существования от старинных к новому. Народы идут старыми путями. Машины производят новые. Для того, чтобы осовременить всех не-европейцев, нужно было в первую очередь избавиться от влияния религии, так как она в первую очередь вызывает чувство отличительной принадлежности. Религиозные постулаты возвышают интеллектуально всех мыслящих людей. Если их сокрушить и унизить, тот, кто себя ассоциирует с ними, будет также сокрушен и унижен. Так туземные интеллектуалы, зараженные Западом, начали борьбу против «фанатизма». Как сказал Франц Фанон: «Европа хотела покорить всех не-европейцев при помощи машины. Может ли быть порабощен машиной или продуктом представитель общества без лишения его индивидуальности?» Конечно, нет. Персональная идентификация должна была быть уничтожена.

С этого момента религия, культура, история, как сосредоточение интеллекта, мысли, накопленного искусства и литературы, данные личностью обществу, должны были быть также истреблены. В 19-м столетии, представим, я, будучи иранцем, должен был чувствовать свою причастность к великой цивилизации 4-х, 5-ти, 6-ти, 7-ми и 8-ми веков ислама, которая была уникальна и воздействовала на весь мир. Я должен был чувствовать свою причастность к культуре с более чем 2000–й историей, которая в различных формах и видах создала новый интеллектуализм, новое искусство и литературу в мировых масштабах. Я должен был чувствовать себя причастным к исламу, который есть новейшая, самая грандиозная и универсальная религия, порождающая интеллектулов и растворяющая в себе все остальные цивилизации, с целью явить величайшую цивилизацию. Я должен был чувствовать свою причастность к исламу, религии, создавшей величайшую духовность и продемонстрировавшей грандиознейший лик человечества, и я мог еще почувствовать себя уникальной личностью в глазах всего мира и каждого человека. Так как же могли они превратить подобное «я» в приспособление для потребления продукции?

Они лишили это «я» его личности. Они лишили его всего внутреннего мира. Его должны заставить поверить в то, что он имеет отношение к покорной цивилизации, к покорному общественному устройству, принимающему европейскую цивилизацию, цивилизацию Запада и западные народы в качестве чего-то высшего для себя. Африка должна поверить в то, что африканец – дикарь, который немедленно должен быть «цивилизован» руками европейцев, которые будут решать его судьбу. Бедный человек не осознает, что вместо приобщения к цивилизации его осовременивают в одностороннем, выгодном только европейцам порядке. В силу этого, появившиеся внезапно на мировой арене в 18-ом и 19-ом веках африканцы были описаны все исключительно как дикари и каннибалы, хотя у них существовали собственные, достаточно развитые цивилизации. То, что внезапно любой черный африканец стал каннибалом, в этом есть проявление специфической подоплеки, специфического отношения. Тут же на Западе появились утверждения о том, что серое вещество его мозга не работает, а его предняя часть мозга, так же как и у представителя Азии, в сравнении с мозгом европейца значительно меньше.

Их доктора и биологи даже получили своеобразные «доказательства» того, что мозг европейца имеет особую серую кору, которая присутствует в недостаточном количестве у людей Востока и Юга. У них было также еще одно «доказательство», что мозг западного человека имеет более длинные ячейки, что генетически передается только его потомкам и позволяет европейцу думать лучше, чем не-европейцу. Мы видим, что новая модернизованная культура была возведена на фундаменте мнимого западного превосходства и лживого превосходства западной цивилизации над всеми другими. Они пытаются убедить нас признать, что европейский человек исключительно талантлив умственно и непревзойден в технике, в то время как человек Востока только обладает странными эмоциями и склонностью к мистике, а африканцы умеют всего лишь танцевать, петь, рисовать и создавать скульптуры.

Следовательно, согласно этой порочной логике, мир делится на три отличные друг от друга расы: одна, которая может мыслить, и это конечно же европейцы (со времен Древней Греции до наших дней), которые могут чувствовать прекрасное и создавать поэзию, люди Востока, которые имеют только религиозные и мистические чувства, и черные, которые способны только танцевать, петь и играть хороший джаз.

Затем подобный способ мышления был навязан миру с целью оправдать неуклонное претворение в жизнь модернизации неевропейских народов. Такой образ мысли укрепился среди представителей неевропейской элиты. Мы видим, как был спровоцирован конфликт между «модернистами» и «консерваторами» в неевропейских обществах 100 лет назад. Этот конфликт был и еще продолжается, и это самая безжалостная битва из когда-либо виденных.

В чем заключалась эта модернизация? В потреблении, но не в мышлении. В чем заключался косерватизм приверженцев старых порядков? В форме потребления. Естественно, победа в конце концов осталась за модернизацией. Однако, теперь она побеждает и в ином виде, и это не сулит ничего хорошего массам. В этой битве, битве между модернизованными и цивилизованными, европеец является лидером. Под именем цивилизации компания по модернизации была продолжена на протяжении еще ста лет и более, причем, таким образом, что неевропейские общества стали своими руками бороться за то, чтобы стать модернизованными под предводительством своих собственных извращенных интеллектуалов. Давайте рассмотрим появление и внутреннее устройство этого класса интеллектуалов.

Жан-Поль Сартр в предисловии к работе «Несчастье Востока» говорит: «Мы могли привезти группу африканской или азиатской молодежи в Амстердам, Париж, Лондон... на несколько месяцев, возить их повсюду, сменить их одежду и украшения, научить их нашим манерам и правилам поведения в обществе, а также основам языка. Короче говоря, мы отобрали у них их собственные культурные ценности, а затем отправили их обратно на родину. Отныне они больше не будут личностями, высказывающими свои собственные мысли, скорее, они будут нашими глашатаями. Мы будем провозглашать лозунги гуманизма и равенства, а они будут эхом наших голосов в Азии и Африке, повторяющими обрывки наших фраз».
Это были те самые люди, которые убеждали свои народы оставить в стороне исконные традиции, отбросить религию, избавиться от родной культуры (так это удерживает их вне современного европейского общества) и полностью вестернизироваться от кончиков пальцев до макушки!
Разве можно стать европейцем путем экспортирования начатков чужой культуры или измения себя самого? Разве цивилизация представляет собой продукцию, которая может экспортироваться или импортироваться из одного места в другое? Конечно же, нет. Но модернизация представляет собой набор товаров, который может ввозиться в общество в течение периода от полутора до двух лет. Любое общество может быть полностью вестернизировано и осовременено в течение нескольких лет. Подобно тому как отдельная личность может быть модернизирована совершенно полностью, в этом процессе можно достичь таких «успехов», что станешь даже более «современен», чем нынешний европеец. Достаточно изменить потребительские вкусы и можно считать, что модернизация произошла. Это именно то, что ожидают европейцы.

Но цивилизовать целую нацию или общество дело весьма непростое, в отличие от процесса модернизации. Цивилизация и культура не являются продуктами европейского производства, и тем более, не могут быть объявлены их исключительной собственностью. Но они, европейцы, заставили нас поверить, что вздор модернизации и есть проявление цивилизации! И мы энергично отбросили все, что имели, даже наш общественный престиж, мораль и интеллект, чтоб превратиться в жаждущих сосунков, чтобы Европа тут же начала с долгожданным энтузиазмом лить струей в наш раскрытый рот всякую гадость. Таково истинное значение модернизации.

Таким образом в мире было построено существование абсолютно лишенное национальной почвы, отчужденное от своей истории и религии, чуждое любой расе и народу, отбросившее память отцов, враждебное любым человеческим характеристикам. Его ведут личности чьи потребительские предпочтения были изменены, чье мышление извращено, чьи прошлые достижения в области мысли были отброшены вместе с завоеванной славой и уровнем мышления. Такие люди полностью опорожнены от всего вышеперечисленного. Как выпазился Жан-Поль Сартр: «В таких обществах «ассимилированный» означает созданную псевдо-образованную личность псевдо-мыслителя, в противоположность истинному мыслителю и интеллектуалу».

Истинным интеллектуалом является тот, кто знает свое общество, представляет себе его проблемы, может решать его судьбу, обладает знаниями о прошлом и может самостоятельно принимать решения. Однако псевдо-интеллектуалы весьма преуспели во влиянии на людей в неевропейских обществах. Так кто же они такие? Они посредники между теми, кто производит товар, и теми, кто потребляет его. Это медиаторы, которые одинаково чужды, как европейцам, так и своему собственному народу, являются пособниками колонизации и эксплуатации.

Последние два понятия являются причинами появление среди коренного населения интеллектуалов, которые не могут отважиться изменить даже самих себя, у которых нет мужества отстоять самостоятельность во мнениях, и которые не могут сами ничего решить. Такие люди заранее занимают подчиненную позицию и полагаются на чужие взгляды. Даже когда их спрашивают об их кулинарных предпочтениях, о музыке, которую они слушают, одежде, которую они носят, они не могут уверенно сказать, что им нравится, а что нет, так как они уже перестали что-либо решать самостоятельно. Им могут сказать, что так-то и так-то, это платье носят в Европе, и им понравится носить такую одежду. Им могут предложить особенно горькую еду, практически яд, и при этом сказать, что это едят в Европе, и они с готовностью съедят ее, даже если это будет противно их вкусу. Они едят такую пищу потому, что европейцы едят то же самое. У них нет мужества и уверенности высказать свою неприязнь.

В Европе и Америке, когда люди приходят туда, где играют джаз, и он не нравится им, они высказываются резко и громко. Но в восточных странах никто не обладает достаточным мужеством, чтобы заявить: «Джаз это плохая музыка, и я не люблю ее». Почему? Потому что в них не осталось той доли самостоятельности и самоуважения, позволяющих им самим выбирать цвет своей одежды или вкус пищи. Как сказал Фанон: «Восточные страны, как правило, копируют Европу подобно обезьяне, как будто, сами они не овладели теми же человеческими ценностями, что европейцы. Они умаляют значение своей истории, литературы, религии и искусства и отчуждают их от себя. Однако мы не видим, чтобы европейцы поступали также».

Они создают людей, которые не зная своей собственной культуры, тем не менее презирают ее. Они ничего не знают об исламе, но говорят о нем плохо. Они не могут понять смысл простого стихотворения, одного критикуют его за бедность слов. Они не в состоянии понять родную историю, но осуждают ее. С другой же стороны, они безо всякой сдержанности восхищаются тем, что привезено из Европы. Следовательно, будучи сначала полностью отчужденными от своей религии, культуры, истории и родной почвы, они приходят к презиранию всего этого.

Они убеждены, что должны подчиняться европейцам. И как только такие взгляды пускают корни в них, они начинают стремиться опровергнуть самих себя, обрубить все связи принадлежащие им до этого, и как-нибудь сделаться подобием европейца, которого они, конечно же, не презирают и смотрят на него снизу вверх, чтобы в конце иметь возможность сказать: «Спасибо, Бог, отныне я больше не человек Востока, отныне я осовременился вполне достаточно для того, чтобы достичь европейского уровня».
И в то время, когда не-европеец упивается идеей того, что он теперь осовременился, европейский капиталист и буржуа смеются над его успехами по превращению себя самого в потребителя остатков их продукции.


Али Шариати